Российский историк: Проблема в том, как жить рядом двум народам с такой разной исторической памятью

По просьбе ИА REGNUM ситуацию, сложившуюся в эстоно-российских отношениях в ходе кризиса вокруг переноса монумента Воину-освободителю с площади Тынисмяги в Таллине, прокомментировал российский историк Александр Даниэль.

Во всей этой истории с Тынисмяги есть две составляющие.

Одна - скучная до зевоты: слова и поступки политиков с обеих сторон.

Эстонская политическая элита решает свои проблемы: балансирует между европейским общественным мнением, с одной стороны, и местными радикалами - с другой. Делает она это с грацией и изяществом эстонского национального слона в посудной лавке. Бронзовый солдат как таковой им неинтересен.

Политический бомонд России с радостным визгом рвет на части дорогой подарок, присланный ему из Таллина: объявлен конкурс на самый крутой патриотизм. А давайте не покупать их свинину! А давайте разорвем дипотношения! Нет, давайте лучше по камушку, по кирпичику раскатаем посольство в Калашном переулке! И так далее. Им Бронзовый солдат тем более безразличен.

А тем временем в Химках потеряли (!) прах летчиков, защищавших в 1941-м Москву - и запретили митинг протеста по этому поводу.

Все это глубоко неинтересно. Чего мы, собственно говоря, от них, политиков, ждали?

А вот вторая составляющая скандала представляет (для меня, во всяком случае) серьезную, на мой взгляд - трагическую, проблему и вызывает (у меня) огромный интерес. Это несовпадение исторической памяти; двух, нет, даже трех исторических памятей - нашей, эстонской и русскоязычной общины Эстонии.

Для нас война 1941-1945 - это война против варварского иноземного нашествия, война за спасение России от гибели, счастливо совпавшая, к тому же, со Второй мировой - войной против нацизма. Для нас ребята, которые похоронены на Тынисмяги - это солдаты Великой Отечественной и Второй мировой, солдаты, воевавшие против Гитлера. Они воевали против Гитлера в России, в Эстонии, на Украине, в Польше, в Германии, все равно где - и вовсе не для того, чтобы кого-то завоевать. Не до того им было.

За что они воевали? Лично они, наверное, просто выполняли приказ старшины; страна в целом воевала за свою свободу, и немножко - за все человечество. Стране тоже было не до "территориальных приобретений" и "державной мощи"; разве что обитатели Кремля об этих материях всерьез размышляли - но к национальной памяти их размышления никакого отношения не имеют. Для нас Бронзовый солдат на Тынисмяги, может быть, и не "освободитель Эстонии", но уж точно, не "завоеватель Эстонии", не воин Империи.

Так мы помним и так будем помнить.

В сознании русских в Эстонии все эти смыслы Бронзового солдата тоже присутствуют, хотя, насколько я знаю, теперь уже в сильно редуцированном виде: мы плохо представляем себе, насколько тамошние русские оторвались за 15 лет от России, насколько их сознание отличается от нашего сознания, насколько они отделяют себя сегодня от России. Россия для них все больше становится символом и легендой, скорее "прародиной", чем Родиной. Поэтому памятник в Таллине для них в меньшей степени, чем для нас, символизирует спасение России и мира от гитлеризма. Он скорее значит для них изгнание немцев из Эстонии, которую они считают своей Родиной. Но есть для них в этом памятнике еще и дополнительные смыслы. Изгнание немцев - это как бы предварительное условие для поселения в Эстонии их дедушек и бабушек. И Вторая мировая для них - это, помимо прочего, еще и история возникновения их общины. Поэтому Бронзовый в определенном смысле символизировал для них их легитимацию как жителей Эстонии - ту легитимацию, которую постоянно ставят под сомнение эстонские радикальные националисты. Для них он - не столько Воин-Освободитель, сколько "первопоселенец"; что-то вроде памятника лорду Гастингсу в Бомбее для англо-индийцев (между прочим, не слыхал, чтобы индийское правительство когда-нибудь намеревалось его демонтировать - а ведь англо-индийцев в Индии не треть, а ничтожное меньшинство).

Так они помнят и вряд ли когда-нибудь будут помнить по-иному.

А вот для заметной части эстонцев (в том числе и для некоторых эстонских русских - для тех из них, чьи предки жили в Эстонии до 1939, как, например, староверы Причудья) Вторая мировая война имеет один-единственный смысл: это война, в ходе которой их страна потеряла свою независимость, стала жертвой варварского иноземного нашествия. Не стоит тешиться официально провозглашенной исторической доктриной "трех оккупаций": это - для Совета Европы. На самом деле в этой разновидности национального сознания присутствуют две оккупации - 1939-1940 и 1944-1991. А период 1941-1944 для них не оккупация, а временное освобождение от русского ига, и немцы - не оккупанты, а едва ли не освободители. Эстония - единственная, кажется, европейская страна, занятая вермахтом, в которой не было национального антифашистского Сопротивления. В Литве многочисленные националистические подпольные группы и боевые отряды сопротивлялись нацистской оккупации; на Украине против немцев сражались бойцы УПА ("бандеровцы"); даже в Латвии под конец оккупации какое-то антинемецкое шевеление имело место... А в Эстонии - не было. (Я имею в виду национальное антинемецкое Сопротивление, а не действия советских партизан, забрасываемых за линию фронта из Москвы. Символическая попытка, - полу-героическая, полу-самоубийственная, - нескольких таллинских интеллигентов создать в 1944 году, во время отступлении вермахта, "эстонское национальное правительство" вряд ли может считаться эпизодом антинемецкого Сопротивления).

И то сказать, а чего им такого дурного немцы сделали? Эстонцев, как таковых, они не трогали, только евреев уничтожили. Не случайно в официальных документах сегодняшней Эстонии события сентября 1944 именуются "Захватом Таллина Красной Армией". Не "освобождением", не дай Бог, и даже не нейтральным "занятием города", а захватом. И это относится не только к действиям Советской армии, но и к военным операциям союзников; как мне говорил лет семь тому назад один очень милый человек - эстонский националист (кстати, этнический русский): "Пусть они (англичане и вообще европейцы) сначала извинятся за то, что разбомбили в 1944-м наш Оперный театр, а потом уже учат нас правам человека". Так что немцы для них - никак не оккупанты, а, скорее всего, освободители-неудачники. А англо-американцы - пособники русских оккупантов, которые, правда, могли искупить свою вину перед эстонским народом, бросив году этак в 1947-м парочку атомных бомб на Москву, но не сделали этого, предав Эстонию в очередной раз. (Я, конечно, немножко утрирую, но не так уж сильно). И поэтому наша аргументация насчет того, что, мол, Воин на Тынисмяги - это не солдат 1940-го, а солдат 1944-го, солдат войны с Гитлером, не работает. Они были, если не на другой стороне, то уж точно не на нашей, и не склонны по этому поводу рефлексировать. Это я не в смысле морализаторства: всякое бывает в истории - и Махатма Ганди в той войне был на другой стороне...

Так они помнят. Хорошо это или плохо? У них есть основания помнить именно так, а не иначе: 14 июня 1941, за неделю до начала войны, многие тысячи эстонцев, в том числе женщины, старики и дети, были за одну ночь вывезены в товарных вагонах в Россию - в лагеря или в Сибирь на спецпоселение. И гибли в последующие годы именно те, кого вывезли, а не те, кто остался в Эстонии и попал "под немцев". Да и 45 лет, последовавших за сентябрем 1944 (и особенно депортации 1948-го) отбрасывают свою тень назад в прошлое. Я достаточно видел эстонских могил в своих поездках по Сибири, чтобы относиться чистоплюйски к этому варианту памяти.

Проблема не в этом. Проблема в том, как жить рядом двум народам с такой разной исторической памятью. И дело не в том, что мы, русские, чего-то там не хотим помнить. Лично я всю свою сознательную жизнь знал и про эстонские депортации, и про литовские, и про латышские: знал, помнил, сочувствовал, стыдился. Но это мое знание и мой стыд не могут заставить меня отнестись к памятникам нашим солдатам Отечественной войны, где бы они ни стояли, иначе, чем я к ним всегда относился. Думаю, что все мы здесь в России, - даже если внезапно вновь дружно возобновим прерванный процесс осмысления собственного прошлого и осмыслим его с той полнотой, с которой, как казалось, готовы были делать это в конце 1980-х, - все равно не изменим нашего национального отношения к Отечественной войне и к памяти наших солдат, погибших на этой войне. Максимум того, что мы здесь можем - это не забывать о другой стороне медали, помнить о том, что существует и другая память, и пытаться эту другую память понимать. Но принять ее как свою мы не можем. И не должны этого делать.

А вот как решать в такой ситуации конкретные конфликтные проблемы - это вопрос.

На днях я говорил на эту тему с одним очень известным российским общественным деятелем, правозащитником и - в советские годы - политзаключенным. И он сказал одну фразу, которая, на мой взгляд, заслуживает внимания. Ну да, сказал он, случается, что национальные образы прошлого вступают между собой в конфликт. Но, может быть, тогда следует обращаться к памяти общечеловеческой?

Если принять эту точку зрения, то оценка сюжета с Бронзовым солдатом становится однозначной. Потому что в общечеловеческой памяти война 1939-1945 - это война с нацизмом, т.е. абсолютным и всемирным злом, независимо от того, что в антигитлеровской коалиции участвовал местный восточноевропейский бандит Сталин (да и сицилийская мафия, как известно, тоже внесла свой вклад в дело союзников). И все малые войны, происходившие в рамках этой большой войны (или ставшие ее последствием) и имевшие часто смысл, противоположный антифашистскому пафосу Второй Мировой, не изменили и не могут изменить этой общей оценки.

И так уж получилось, что "традиционно" наша российская память куда ближе к этой общечеловеческой оценке, чем эстонская.

Я вовсе не призываю эстонцев отказаться от собственной трактовки исторических событий, касающихся их страны. Но они должны понять, что для человечества (не для России только) события 1939-1945 года не сводятся к трагедии Прибалтики, что они шире и значительнее, чем тот образ этих событий, который сформировался в историческом сознании этого маленького народа, и что перенос памятника солдатам Второй Мировой с площади на кладбище (т.е., "десимволизация" его) - это шаг, неизбежно затрагивающий общечеловеческую (не российскую только) память об этой войне. Разумеется, мы, со своей стороны, должны стараться, чтобы общая историческая память народов развивалась и усложнялась и чтобы в нее вошло, в конце концов, знание о судьбе эстонцев, латышей и литовцев (крымских татар, калмыков, русских немцев, американских японцев, далее везде) как о части истории этой войны.

Когда я говорю "мы", я имею в виду не русских и не эстонцев, а людей.