Дмитрий Юрьев: Путинский проект : Перезагрузка-2008

Политический цикл 2007-2008 - по прогнозам и оценкам, самый предсказуемый, самый скучный и неинтересный в новейшей истории России - завершается в обстановке тотальной и почти панической неопределенности. "Путинский проект" обманул всеобщие ожидания наиболее радикальным образом, потому что ни в чем никого не обманул, а реализовался по той единственной схеме, которая была открыто и публично введена в действие осенью 1999 г. именно как "Операция "Преемник". Гадания о том, уходит Путин или остается, и заканчивается ли "эпоха Путина" или только начинается, окончены. Эпоха, которую сегодня олицетворяет Путин, которую завтра будет, возможно, олицетворять Медведев, и которую вчера олицетворял Ельцин, - эта эпоха продолжается и продлится вместе с Россией.

Главная тайна Путина

Путин войдет в историю России как великий конспиратор, блестяще усвоивший уроки одного из героев Эдгара По - Огюста Дюпена: если хочешь спрятать нечто крайне важное так, чтобы его никто не нашел, - просто положи это на самое видное место. Такой тайной Путина стала, собственно, "преемственность власти", ради обеспечения которой он был призван в августе 1999 г. Надо сказать, что Путин следовал заветам Дюпена строго и точно. Первым своим официальным указом (а не закрытым секретным распоряжением) он взял под защиту ушедшего в отставку Ельцина и его ближний круг. Не раз и не два публично обозначил свое отношение к Ельцину и к его наследию. За все восемь лет не сделал ни одного публичного шага, ни одного заявления, которое отклонялось бы от "генеральной линии", провозглашенной в конце 1999 г.: линии на спасение страны, ставшей жертвой гигантской геополитической катастрофы. Линии, начало которой должно быть отнесено не к 1999, а к 1991 г.

Фразу Путина - о крушении СССР как великой трагедии и геополитической катастрофе - не повторил только ленивый. Но не только глупый, но и тот, кто вроде бы вполне себе на уме, понял его неправильно: Путин якобы назвал катастрофой "развал Советского Союза, организованный Горбачевым и Ельциным". Имеющий желание не слышать, да слышит то, что хочет. Между тем, бывший сотрудник КГБ, бывший топ-менеджер крупной городской администрации, ученик Анатолия Собчака, коллега и собеседник всех главных героев 90-х гг. и, в конце концов, даже по мнению своих ярых ненавистников, человек неглупый, Путин видел, оценивал и понимал ситуацию такой, какой она была на самом деле, а не в разгоряченном воображении проигравших страну советских и постсоветских реваншистов. Распад Советского Союза действительно был трагедией и катастрофой мирового масштаба, которая началась в 1917 г. и едва не закончилась на рубеже 90-х гг. XX века полным разрушением Великой России как геополитической реальности. Соавторами и виновниками этой трагедии были многие поколения коммунистов и беспартийных во главе с руководством КПСС, этого уродливого, воистину канцерогенного порождения западной политической мысли. Последний камешек, после которого лавина понеслась под гору неудержимо, бросил, действительно, Горбачев - но, конечно, не ему отвечать за многолетние напластования безнадежно недееспособного, суицидального режима, проржавевшего и прогнившего на всех своих этажах: от экономики и управления до идеологии, армии и правоохранительной системы.

Август 1991 г. стал точкой выбора, развилкой вероятностей. Ситуация могла пойти вразнос, по усугубленному югославскому сценарию национального самоубийства, с которым выступили недосверхчеловеки-гэкачеписты. Перехват власти Ельциным, опиравшимся на стихийную - скорее эмоциональную - поддержку большинства населения секвестированной страны в пределах административных границ РСФСР - позволил, ценой колоссальных потерь, в том числе ценой потери "СССР как геополитической реальности", сохранить за Россией небольшой шанс на выживание, на выход из трагедии и катастрофы, на удержание геополитического плацдарма для будущего возрождения великой страны, то есть, по сути, на реализацию того самого плана "Ковчег", о котором всерьез заговорили разве что лет через восемь, в последние месяцы ельцинского президентства. Все остальное было вторичным. Нерешительные экономические реформы, идеологическая импотенция, корыстолюбие и мелкомасштабность нового политического класса, безответственность и бесчеловечность вожделенного "крупного частного бизнеса", быстро рухнувшие надежды на "честное сотрудничество" с Западом, почувствовавшим свою безнаказанную силу и тут же забывшим про все свои гарантии многополярного и демократического мироустройства, - все это отягощало жизнь людей, вселяло тревогу в их сердца, запутывало политиков и экономистов, но не отменяло главного - Большого Процесса под условным названием "Вывоз России": страну, вопреки всему, "вывозила кривая", Россия постепенно, медленно, рывками, иногда притормаживая, но отползала от края пропасти, в которую уже посыпалась было на рубеже 90-х. Откатывалась, сохраняясь в качестве собственно России - гигантского полиэтнического государства, обладающего ядерным оружием и стратегическим человеческим ресурсом, государства, которое могло рухнуть и исчезнуть, но было спасено, сохранено и выжило - для XXI века, для третьего тысячелетия. Советская эпоха - эпоха грандиозных потрясений, эпоха большого коммунистического тупика, едва не увенчавшаяся окончательным крушением российского цивилизационного проекта - действительно закончилась. И сменилась новой эпохой, выходящей далеко за рамки политических режимов и их лидеров. Эпохой, в которой Россия смогла выжить и жить. Как один из лидеров новой эпохи Путин, конечно, проделал огромную работу. Он, если пользоваться его же словарем, отделил "мух от котлет": сохранил в неизменности основу Процесса, начатого при Ельцине, - и при этом, хотя и далеко не самым радикальным образом, избавился от наиболее одиозных и недееспособных структур, механизмов и лиц ельцинского этапа. А главное, он оказался эффективнейшим кризисным PR-менеджером, потому что сумел "перевести стрелки" всенародного остервенения, смог создать такой образ преемственной власти, в которой люди видели бы ее оставшуюся неизменной суть - созидание новой, дееспособной России - но перестали бы идентифицировать ее с качеством специфического человеческого материала и травмирующего новорусского стиля ельцинского времени, а главное - с катастрофическими психологическими утратами и травмами, оставленными крахом советского номенклатурно-коммунистического проекта. Такая преемственность - безо всякого обмана - была тем не менее воспринята "россиянами" чуть ли не как антиельцинская революция.

Тем более что спецоперационная стилистика была вообще единосущна экс-чекисту Путину. Многие цитировали его шутку, якобы прозвучавшую на лубянском праздничном банкете 20 декабря 1999 г.: о том, что операция внедрения под прикрытием "Правительства Российской Федерации" успешно завершена. Они, однако, не поняли, что на том уровне юмора, на котором был вынужден действовать их бывший коллега, шутка просто не могла уже оставаться плоской и одномерной: у нее с необходимостью открывались вторые, третьи и десятые смыслы, вложенные друг в друга, как матрешки. Операция внедрения под прикрытием правительства - в политическую элиту страны - оказывалась одновременно операцией внедрения под прикрытием операции внедрения под прикрытием правительства, но уже в элиту силовую, тесно связанную с другими элитными группами, прежде всего с бизнес-элитой и неотделимой от нее элитой криминальной.

Штирлиц в такой ситуации был бы, наверное, как никогда близок к провалу. Но, наверное, не провалился бы. Потому что у Штирлица в СД, равно как и у Путина в петербургской экономике 90-х, был великолепный опыт столь необходимой в подобных условиях кадровой всеядности. Той самой шпионской всеядности - потому что шпион в тылу врага вынужден использовать тех сотрудников, которых только может завербовать, при этом ни в коем случае не рефлексируя на тему их моральных качеств - а то ни задания не выполнишь, ни от провала не спасешься.

Так что Путину - как и Штирлицу - выбирать себе среду обитания и качество человеческого материала не приходилось. Сначала ему, недавнему чекисту и члену команды "демократа" Собчака, пришлось как-то вводить в рамки петербургскую экономическую и внешнеэкономическую жизнь в ее специфическом состоянии начала 90-х гг. При этом нужно было думать не о принципах демократии - и даже не о государственной безопасности - а просто о том, чтобы все тут же не развалилось и еще хотя бы какое-то время продержалось в околодееспособном состоянии (не забывая отапливать дома и завозить в магазины продукты питания). Специфика тогдашней петербургской экономической среды, наиболее репрезентативно представленная в сериалах про разбитые фонари, наглядно иллюстрирует естественность той же самой удивительной и неизбежной путинской кадровой всеядности, которую он демонстрировал в течение восьми лет своей работы - теперь уже в Кремле.

Интуитивно угаданное автором проекта "Владимир Владимирович Ру" Паркером обращение "брателло" - эта бандитско-петербургская реинкарнация штирлицевского "партайгеноссе" - действительно могло бы быть принято в путинском Кремле в качестве официального в рамках того удивительного кадрового бульона, который кипел и булькал там на протяжении восьми лет, не снося, впрочем, плотно пригнанных крышек ни с двух башен, ни с каких других открытых внешнему миру отверстий.

В каком-то смысле Путин повторил судьбу Ельцина. Первый президент России, прийдя к власти на волне всенародного негодования против номенклатурных привилегий, оказался вынужден в своей работе по деноменклатуризации власти опираться на бывших сотрудников партаппарата разных уровней - просто потому, что больше было не на кого. Путин, провозгласив в качестве главной цели "диктатуру закона", "равноудаление олигархов" и декриминализацию власти, оказался вынужден действовать в стране, в которой номенклатура развалилась на множество осколков, образовавших независимые друг от друга полуноменклатурные, полубандитские конгломераты - можно было бы назвать их, собственно, "бригадами". Ельцин действовал в окружении фракций, номенклатурных кланов - партработников, комсомольцев, "красных директоров", генералов, либеральных экономистов. Путин - в окружении "бригад" силовиков, чекистов, олигархов, либеральных экономистов. И ровно так, как Ельцину пришлось преодолевать систему номенклатурных привилегий партийного аппарата КПСС через небывалое усиление привилегий неономенклатурного бюрократического аппарата, Путину пришлось опираться при создании базы для декриминализации страны на "бригадный подряд" архаических кланово-криминальных группировок.

Результатом такого процесса стала подмеченная многими тотальная деполитизация страны. Напряженности и конфликты между различными "бригадами" не были сняты или отменены - однако они утратили характер мотивированных противоречий, из них оказалось возможным вытеснить конфликт воль: остался только конфликт интересов. И в какой-то момент многим стало казаться, что все эти интересы объединяет одно - общее неприятие сути и смысла той эпохи, которую на текущем этапе олицетворял собой Владимир Путин.

Бунт машинок

Еще несколько месяцев назад все выглядело так, как если бы "бригадный подряд" восторжествовал не только стилистически, но и политически. Печальный процесс, который назвали "истеризацией мэйнстрима", обозначился задолго до парламентской избирательной кампании (в ходе которой он достиг апофеоза).

Причины понятны. Кадровая политика Путина начала нулевых годов нуждалась в экстренной мобилизации кадров для совершенно необходимой "нормализации" - зачистки информационно-идеологического пространства от пагубных последствий контрпрофессиональной информационной активности тех, кто на исходе 90-х превратил свободу слова в произвол безответственных медиа. "Уникальные журналистские коллективы" - с их культом высокомерно-антигуманной, эгоцентрической и принципиально безответственной сенсационности - оттянули на себя большинство профпригодной творческой массы, развратив и депрофессионализировав его. Самопровозглашенная медиа-элита стала логическим продолжением столь же безответственного и столь же самозваного политического класса и "нового русского бизнеса" - и для преодоления этой ни к чему, кроме разрушительного самоудовлетворения, не способной стилистики Путину и его режиму пришлось срочно и особенно не привередничая объявлять призыв на срочную пропагандистскую службу. Так возник специфический слой призывников-спецпропагандистов локального применения.

Главным (хотя и сомнительным) достоинством мобилизантов, которым понравилось самоназвание ЦПКР (цепные псы кровавого режыма), была их абсолютная, глубоко прикладная по сути подконтрольность и управляемость, отсутствие всяких оснований - да и притязаний - на несанкционированную умственную самодеятельность. Главной проблемой - тот простой факт, что для эффективного руководства ЦПКР "нижнего уровня" приходилось привлекать кураторов того же толка, выстраивая становящуюся опасной тупоконечную идеологическую вертикаль. Рано или поздно "бунт машинок" становился неминуем - спецсредства для разрушения "уникальных журналистских коллективов" и разгребания продуктов их жизнедеятельности просто не могли не попытаться занять место УЖК самим.

Символический старт "бунта машинок" можно отнести к 23 апреля 2007 г. Похороны Ельцина, его отпевание в том самом Храме Христа Спасителя, который еще недавно многие называли "главным новоделом 90-х гг.", стали символом того непрямого пути, по которому шла страна - но который, в конце концов, становился все более похожим на "Дорогу к Храму". Быстрая и очень внятная оценка, данная Ельцину и его времени Путиным, связала "ушедшее время" и "время Путина" воедино - и на уровне символов, и на уровне смыслов.

Но для некоторых самозваных "идеологов путинского режима" уход Ельцина стал свистком, по которому они выразили готовность к открытому объединению с замшелыми обломками августовского (1991) и октябрьского (1993) реваншистских дискурсов. Массированный поток антиельцинского идеологического спама - своего рода "письмо коллективной Нины Андреевой" - растянулся на несколько месяцев. В его состав вошли многочисленные попытки отбросить информационное поле на 70 лет назад. В частности, в начале лета 2007 г. была презентована "книга для учителя" по истории России второй половины XX века, разработанная группой политтехнологов по прямому указанию и под кураторским руководством некоторых сотрудников администрации президента и предъявленная обществу в качестве "путинского краткого курса". А осенью 2007 г. трое интернет-копирайтеров опубликовали свой вариант "обвинительного заключения", предъявленного "врагам Путина", и замахнулись шире своего прообраза - академика Вышинского: в отличие от "процесса врагов народа", обвинения против "врагов Путина" выносились непосредственно на Страшный суд. Но отличие "неосталинистов" образца 2007 г. от их предшественников семидесятилетней давности было не только в несоразмерности масштабов. Важнее другое: идеологи и активисты сталинского режима работали на Сталина, "идеологи" путинского режима - против Путина, против фундаментальных основ его политического курса.

Символическим апофеозом антипутинского идеологического путча стала "великая ноябрьская резолюция" некоего Виталия Иванова из ЦПКР (в данном случае - Центра политической конъюнктуры России): "Те, кто осмеливается утверждать, что в 1990-е "было хорошо" или "было много плохого, но было и много хорошего", делятся на две категории: дураки и подонки". Наглость и политическая неадекватность "бунта машинок" в ивановском слогане достигла предела: в явном виде ставился вопрос об отнесении к "дуракам или подонкам" человека, сказавшего 25 апреля 2007 г. о Ельцине так: "Только такой лидер - кого вырастила и напитала своей энергией великая Россия - мог побудить и развернуть такую страну, как наша, к фундаментальным переменам. Став Президентом благодаря поддержке миллионов граждан страны, он изменил лицо власти, сломал глухую стену между обществом и государством. И своему народу преданно и мужественно служил... Очень немногим дана такая судьба - стать свободным самому и повести за собой миллионы. Побудить к поистине историческим переменам Отечество и преобразить тем самым мир".

В какой-то момент будущему преемнику - Дмитрию Медведеву - пришлось аккуратно дезавуировать лозунг "суверенной демократии" - причем не как понятие, идеологически расплывчатое и в целом вполне нейтральное, а именно как заявленный символ радикального отказа от стратегической преемственности. Тем временем организаторы "идеологической дедовщины" запугали и перевозбудили реальный интеллектуальный мэйнстрим (наиболее ярким примером такого перевозбуждения стала многомесячная публичная печаль Дмитрия Быкова). Если не в возвращение в 1937 год, то в надвигающееся Министерство Правды поверили очень многие.

Но скоро выяснилось, что Министерство Правды обломилось. Выяснилось, что это было совсем другое министерство - Министерство абсорбции. Основания для такого вывода появились сразу же вслед за тем, как совершенно неожиданно и, казалось бы, вне всякой логики преемником был назван именно тот человек, который был самым первым и самым вероятным кандидатом в преемники. А затем в ответ на трагический гарнизонный хор про "мобилизацию путинского большинства вам, а не оттепель" прозвучала очередная путинская хохма - про дембель. То есть про демобилизацию. А демобилизация в подобном контексте - это кому что: Путину и России - возвращение на гражданку, лейтенантам пропагандистской службы - выход в отставку.

"Призывников" развели втемную - в лучших традициях прежней путинской профессии. Они думали, что их роль - это роль зародышей кристаллизации нового политического строя. На самом деле их использовали в качестве идеологического абсорбента, и они прекрасно справились с задачей, выявив и "вытянув" из публичной политической сферы все, что успело загадить ее за время вынужденного интеллектуального перекура, и превратив это - ничего ругательного, только химический термин - в отстой. Причем в отстой абсорбировались вовсе не одни только "спецпропагандисты", но и их виртуальные оппоненты - либеральные кликуши, "инороссы", касьяновцы, каспаровцы, гозмановская фракция СПС и прочие несостоявшиеся лидеры серо-буро-оранжевой революции.

Теперь зачистка информационно-идеологического поля - равно как и, шире, поля экономико-политического - от многочисленных абсорбентов и собранного с их помощью "отстоя" - представляется не только ожидаемой, но и неминуемой. Однако перспектива серьезных элитных перестроений неоднозначна. При определенном развитии событий уникальная возможность "сброса балласта" - это шанс на эффективное и быстрое преодоление минного поля "переходного периода". Но возможны и иные варианты.

Диалектика переходного периода

Во-первых, в дело вступает известная логика "мутной воды". Одним из практических результатов реализации "бригадной" стилистики на всех этажах путинского режима стала парадоксальная взаимозависимость сильных и слабых сторон региональных бюрократических проектов, особенно тех, которые можно считать наиболее успешными. В таких регионах (прежде всего в двух столицах, а также во многих других регионах-донорах) замена руководителей, желанная многим прежде всего потому, что означает смену довольно одиозных "бригад", представляет собой крайне серьезную угрозу - вместе с феодально-бюрократическими издержками власть рискует утратить бытовую, на уровне среды обитания, практическую стабильность за счет выхода на региональную авансцену своих, местных реваншистов, представляющих, как правило, неудачные, а то и уже потерпевшие крах, варианты той же самой региональной "бригадной" стилистики. Для таких реваншистов ожидаемая "оттепель" будет выглядеть как прямая санкция на беспредел, прежде всего в экономической сфере, то есть - прежде всего - на самый черный передел: собственности, сфер влияния и зон контроля.

Второй системной угрозой переходного периода становится "судьба отстоя" в перспективе переконфигурации элит в рамках тандема Медведев - Путин. Как только речь переходит от "процессов" к "людям", ситуация усложняется. Проекты идут своими путями, этапы сменяются этапами, а "родные человечки" сохраняют связи и личные отношения. С учетом этого можно со всей определенностью прогнозировать, что в ближайшее время вся энергия "отстоя", абсорбированного в последние месяцы, обрушится на Белый Дом - чтобы превратить Правительство, создаваемое Владимиром Путиным, в безграничный резервуар для сохранения и выживания кадрового балласта, сброс которого жизненно необходим прежде всего Путину. Сила этого давления будет такой, что справиться с ней будет трудно даже Путину, тем более что предстоит мощная маскировка и диверсификация процесса. Усугубит ситуацию возможная идеологическая поляризация в ходе разделения единой сегодня (в политико-организационном плане) кремлевской команды на две: новую кремлевскую и новую белодомовскую. В результате мы рискуем получить многократно усугубленный повтор главной перестроечной песни двадцатилетней давности: про спор "кремлевских либералов" с "белодомовскими консерваторами", спор, во-первых, идейно-политический, особенно опасный тем, что его явный для всех - и даже территориально обозначенный - характер спровоцирует тотальный раскол элит, а во-вторых - спор аппаратный, на системно-личностном уровне, а значит, особо жесткий, непримиримый и практически неуправляемый, что бы ни провозглашали и чего бы не пытались добиться первые лица обновляемого режима.

Третья (и очень серьезная) угроза - это традиционная русская забава "холопы дерутся - у панов чубы трещат" (иначе - "войны силовиков"). Так и не решенная (по понятным и уважительным причинам) в годы правления Путина важнейшая задача повышения качества человеческого материала в рядах силовых структур превращает обновляемую российскую власть в полузаложника нескольких амбициозных, не вполне профессиональных и не всегда интеллектуально состоятельных группировок, каждая из которых претендует на единоличное право объявлять "Слово и Дело государево".

Наличие такого "первичного бульона" угроз и противоречий в конечном счете обозначает в качестве одного из возможных вариантов развития событий логичный финал всякой перестройки - ГКЧП. Речь идет о вполне вероятном объединении многочисленных интересов, сил, структур и фигур на общей идейно-политической базе: на базе несогласия с эпохой, с той стратегической основой, на которой на самом деле базировалась политика Путина и которая будет сейчас в несколько более явном и идеологически агрессивном стиле осваиваться Медведевым. Здесь вполне возможно повторение "Фороса": когда политические (а скорее, аппаратные) противоречия - например, пресловутые противоречия между двумя башнями - окажутся вторичными на фоне того глобального противоречия, которое обязательно возникнет между сторонниками превращения выстраданной искусственной стабильности в тупик очередного застоя и теми, кто попытается на деле осуществить "план Путина" как план движения России вперед по тому пути, по которому она идет вот уже 17 лет подряд. Кстати, важно отметить, что для разжигания "оранжевой революции" - массового социально-психологического кризиса, порожденного противостоянием элит - подготовлена эффективная инфраструктура. Правда, готовили ее для другой цели - а именно, для борьбы с "оранжевой угрозой". Но в новых условиях тысячи демобилизованных мобилизаторов сгодятся для имитации массовых "маршей несогласных" с тем же успехом, с которым ранее годились для имитации демонстраций массовой лояльности.

И в этом случае (как, впрочем, и в остальных) идеологи и менеджеры нового этапа современной эпохи в новейшей истории России оказываются перед серьезнейшими и, может быть, трагическими вызовами. Восемь лет назад они и их предшественники справились с задачей сохранения России для будущего отчасти чудом, отчасти благодаря фарту и смелости. Сегодня необходим совершенно иной уровень системной, интеллектуально обеспеченной, жизнеспособной политики, требующий колоссальной самоотдачи и налагающий беспрецедентную ответственность.