Мои путешествия: Бухара-Термез-Шахризабс-Самарканд-Нурата

Читатель ИА REGNUM Татьяна Тульчинская рассказывает о своем путешествии в Узбекистан

Узбекистан встречает прилетающий из Москвы рейс не очень гостеприимно. Количество кордонов, которые надо пройти, чтобы вырваться на волю, превышает все границы разумного. Для начала, с некоторым беспокойством наблюдаем, как, демонстрируя профессионализм опытного наперсточника, таможенник трижды пересчитывает имеющуюся у нас наличность. Потом пришлось вскрыть тщательно запакованный в Москве рюкзак и перетрясти весь свой нехитрый гардероб и прочий скарб. Сильно заставила краснеть неосторожно купленная в "Домодедово" для прочтения в самолете газета немного фривольного содержания, которая была изучена невозмутимым стражем порядка досконально и постатейно. Короче, трясут сильно. Но, при этом, не враждебно, а, скорее "для порядка". Своих, кстати, даже больше, чем туристов. Несколько озадачило то, что мужчины и женщины должны вставать на паспортный контроль в разные очереди, хотя личному досмотру они при этом не подвергаются. Страна-то вроде светская. Хотя тут я, как раз, не в обиде. Половой состав пассажиров нашего рейса был таков, что это был редкий случай, дававший возможность получить моральную компенсацию за постоянные очереди в женский туалет.

Наше знакомство с Бухарой начинается с очень красивого архитектурного ансамбля Ляби-хауз. Нечто никогда не виденное ранее, но, тем не менее, смутно знакомое. Причем, что интересно, при попытке покопаться в себе и найти причину этого узнавания, оказывается, что она не столько в просмотренных накануне фотоальбомах и туристических сайтах, сколько в старом-старом советском фильме "Насреддин в Бухаре". Только фильм был черно-белый, а теперь мы имеем счастье наблюдать все это великолепие наяву, как будто пленка проявилась. На фасаде медресе Кукельдаш, сплошь изукрашенном сине-голубыми изразцами, распахнули свои крылья две необыкновенной красоты сказочные птицы. С умным видом интересуюсь у гида, как это сочетается с канонами ислама, запрещающего изображение живых существ. Оказывается, в данном конкретном случае никаких проблем. Птица-то фантастическая, никто ее, как сейчас принято говорить, "в реале" и видеть-то не видел. Значит можно.

Бухара рекомендуется всеми путеводителями как город, где лучше всего покупать сувениры. Это действительно так. Причем даже не столько с целью экономии, по причине действительно оптимальных цен, сколько потому, что, благодаря грамотной политике городской администрации, сам процесс выбора, зачастую превращающийся для туриста в своего рода повинность перед оставшимися дома друзьями и близкими, в данном случае, способен доставить по-настоящему глубокое эстетическое удовольствие. Так как торговля сувенирной продукцией развернута, в основном, в пределах исторического центра города, дабы не нарушать царящую там атмосферу приближенности к исторической реальности, каждый торговец имеет право продавать исключительно аутентичные вещи. Никакого китайского ширпотреба или местной пластиковой штамповки, только авторские работы. Ощущения того, что все по-настоящему, добавляет еще и то, что в более чем пятидесяти процентах случаев у входа в лавку сидит сам художник и прямо на наших глазах ткет (чеканит, шьет, рисует, вырезает) очередной маленький шедевр. Кстати, и ниши исторических зданий, в которых расположены их лавочки, торговцы должны, по условиям договора с муниципалитетом, тоже реставрировать за свой счет. Весьма разумно и взаимовыгодно.

В узбекской чайхане стульев нет. Сидеть надо на специальном топчане, забираясь на него с ногами. Туриста можно опознать по вынужденной закаменелости в непривычной для него позе, а вот местные жители чувствуют себя вполне комфортно. Иногда даже слишком. В период послеобеденного отдыха некоторые посетители чайханы на топчанах даже не сидят, а лежат, или вовсе спят, прикрыв лицо краешком скатерти и выставив на всеобщее обозрение ноги в не всегда целых носках. Зрелище это, несмотря на некоторую непривычность, тем не менее, глаз не режет. Единственное, что диссонирует с этой картиной всеобщего умиротворения, это повсеместно стоящие на земле рядом с топчаном лаковые ботинки. Войлочные или даже кожаные туфли без задников с загнутыми носами смотрелись бы не в пример более органично. Но что поделать: условия меняются, а традиция остается. Приходится подстраиваться.

Минарет Калян и мавзолей Саманидов, - единственные архитектурные памятники старой Бухары, пережившие нашествие Чингиз-хана. Складывается впечатление, что основная причина его толерантности к ним, весьма неожиданной для великого завоевателя, привыкшего превращать все на своем пути в руины, в практически абсолютном математическом совершенстве их конструкции. Что называется, рука не поднялась. Среди маститых искусствоведов бытует мнение о том, что некоторый минимальный элемент неправильности и асимметрии - это именно то, что отличает архитектурный шедевр от просто добротно построенного здания. Я всегда была с этим полностью согласна, а тут, признаться, растерялась. Не знаю, то ли в данном случае гениальность зодчего столь высока, и этот момент асимметрии столь незначителен, что увидеть его невооруженным глазом просто не представляется возможным, то ли мое чувство прекрасного не поднялось выше уровня, присущего Чингиз-хану. Мне тоже очень понравилось. Красиво так, что скулы сводит.

Памятник Ходже Насреддину в Бухаре - это функциональный аналог московского памятника Пушкину, то есть то место в центре города, где люди назначают друг другу встречи. Только, в отличие от погруженного в собственные думы Александра Сергеевича, неунывающий хитрец, кажется, прищурясь наблюдает именно за тобой. Причем всегда как-то очень по-дружески, по-доброму. Удачный памятник.

Присоветовали нам добрые люди заглянуть в одно укромное местечко с целью дегустации местных вин. Честно говоря, по первости эта идея особого энтузиазма не вызвала, потому как словосочетание "узбекское вино" никаких потаенных струн нашей трепетной к алкоголю души не затронуло. Однако поскольку в процессе реализации запланированной на вечер программы между "поесть" и "поспать" образовался некоторый временной зазор, решили все-таки попробовать. И не пожалели.

Винарня называлась "Вдохновение Хайама". Это было логично. Хозяин оказался интеллигентного вида пожилым мужчиной с нехарактерным для узбеков сочетанием наличия седых волос и отсутствия бороды. Столы накрыты белыми скатертями и сервированы легкими закусками. Все очень достойно, как-то даже по-европейски. Однако больше всего поразила сама дегустация. Продолжалась она около полутора часов, и за это время мы попробовали порядка десяти различных сортов местных вин, красных и белых, сухих и сладких. Понравилось все. Это действительно было хорошее, пусть не изысканное, но качественное натуральное вино. Вот уж чего-чего не ожидалось от этой страны! Призовая игра.

Во всех старых узбекских городах имеется изрядное количество медресе. И это только те, которые сохранились, а сколько еще до нашего времени просто не дожило! Все-таки, похоже, в период мрачного средневековья общий уровень образования населения был довольно высокий. Да и вообще, как известно, арабский восток, скажем, во время своего расцвета в IX-X веках давал Европе в смысле развития наук сто очков вперед. Известно-то известно, а верится с трудом. Не получается почему-то соотнести в своем сознании современников Ал-Бируни или Ибн Сины с привычным нам по сегодняшнему дню образом гастербайтера.

Узбекистан, также как и большинство бывших союзных республик, в настоящий момент переосмысляет свою историю последнего столетия. Памятник воину-победителю в Отечественной войне в Бухаре демонтирован. Точнее, заменен на другой. Без лишнего шума и пыли. Теперь на том же месте, где раньше стоял солдат с винтовкой, можно видеть фигуру женщины-матери с покрытой головой. Это монумент памяти. Местные говорят, правильно все сделали. Узбекистан войну не выигрывал, не побеждал никого, зачем нам победитель? Но это и наша война, потому что и наши матери ждали с нее своих сыновей. У подножия памятника цветы, венки с лентами, вечный огонь. Вот бы у кого эстонцам поучиться.

В узбекских городах мало зелени. Точнее, деревья имеются, а вот травы совсем немного. Что поделать, климат такой. На территории подавляющего большинства архитектурных комплексов ее нет совсем. Для жителя средней полосы России это зрелище несколько непривычное. Рукотворные сооружения, как бы вырастающие прямо из земли, совершенно беззащитны перед нами в своей обнаженности. Создать красоту исключительно в неживом материале для художника во много раз сложнее, чем вступить в сговор с природой. У старых мастеров получилось.

На полках антикварных лавок, в кузнечной мастерской, даже в декоративной нише в гостинице, где мы жили, соседствуют изящные кумганы и наши родные самовары всех видов и мастей. Ни разу не наблюдала, чтобы ими в быту кто-нибудь пользовался, но в качестве детали интерьера распространены они чрезвычайно. Создается впечатление, что это чуть ли не основное культурное наследие царской России. Иначе откуда бы им еще взяться?

Чем Узбекистан по-настоящему порадовал, так это атмосферой удивительной взаимной терпимости. Сунниты не ссорятся с шиитами. Сефарды и ашкенази ходят в одну и ту же синагогу. Чуть ли не в каждом крупном городе стоит памятник великому узбекскому поэту Алишеру Навои в обнимку с таджикским другом и коллегой Абдурахманом Джами. Все дружат со всеми. Может, для человека, проведшего в стране всего неделю на положении гостя, выводы слишком скоропалительные, но первое впечатление на уровне подкожного ощущения тоже ведь имеет право на существование. И оно было самое-самое приятное.

Оказывается, минареты, которые моим сознанием однозначно воспринимались всегда как едва ли не основной символ исламской архитектурой, строились еще задолго до возникновения собственно ислама. Главная их задача состояла в том, что они выполняли в пустыне роль маяков. Арабы, принесшие на территорию Узбекистана мусульманство, просто воспользовались ими для удобства призыва к молитве новообращенного населения. В сущности, даже функция не поменялась.

Конец апреля - начало мая - это лучшее время для путешествий по Средней Азии. Еще не наступила удушающая жара, но уже достаточно тепло, и вся небогатая флора бурно пошла в рост для того, чтобы на короткое мгновение вспыхнуть всеми своими красками и почти сразу же опасть на опаленную солнцем сухую почву. < Феерической красоты зрелище представляет полупустыня, покрытая ковром из цветущих маков. Или тюльпанов. Что это, на самом деле за цветы, мне так и осталось непонятным, местные в показаниях путаются. Так или иначе, они настолько красные, красные-красные, что даже режет глаз. В поисках метафоры на ум сразу приходит самое заезженное из всех возможных сравнение с каплями крови, разбрызганной по земле. Приходит и... уходит. Не то. Этот красный - цвет жизни. Как будто в качестве компенсации за неспособность сберечь надолго сочные краски короткой весны, земля пытается преобразиться сама, примеряя на себя одеяния все новых и новых цветов. По ходу путешествия по стране нам открывались горы и холмы желтые, лиловые, красные, зеленые, серые и даже почти синие. Никогда не доводилось видеть ничего подобного! Я недостаточно хорошо учила в школе географию, чтобы найти этому тектоническому карнавалу объяснение через различие состава пород, да и искать его, честно говоря, было не интересно. Гораздо интереснее было вспоминать восточные сказки про джиннов и демонов. Теперь я знаю, откуда они родом.

Самый главный путешественник по дорогам Узбекистана - это ослик. Вечные труженики, надежные помощники, у меня почему-то они всегда вызывают умиление. Наверное, потому, что, по сравнению с более привычной нам лошадью, они какие-то маленькие, что ли. Сочетание почти мультипликационных пропорций с грустновато-снисходительным взглядом дает потрясающий по силе эмоционального воздействия эффект. Ослики похожи на детей и старичков одновременно.

В процессе покрытия расстояния примерно в четыреста пятьдесят километров, отделяющих Бухару от Термеза, наша машина была остановлена дорожной полицией, а сами мы подвергнуты тщательной проверке документов не менее восьми раз. По итогам подсчета временных и денежных издержек можно с полным основанием сделать вывод о том, что местные гаишники, в сущности, ничем не отличаются от торговцев, предлагающих путешественникам на обочине дороги дешевый катык и айран. Даже тарифы те же. Разница состоит исключительно в том, что отказать им и не купить их товар не представляется возможным.

Недалеко от Термеза, практически на самой границе с Афганистаном, находится мавзолей знаменитого богослова Аль-Хакима Аль-Термези. Место это для мусульман святое, в советский период истории пребывало в некотором запустении, а сейчас там, напротив, бурными темпами идут реставрационные работы. Мы приехали как раз в тот момент, когда они находились в самой внешне неприглядной своей фазе, и под ковром строительного мусора еще никак не угадывалась красота, которую, возможно, мы смогли бы наблюдать, появись мы на пару месяцев позже. Тем не менее, или даже, напротив, возможно, именно поэтому очень сильно чувствовалось "намоленность" этого места. Ощущение удивительного покоя и благодати приходит сразу же, как только ты приближаешься к мавзолею, и его не могут притупить или испортить ни зияющие провалы полуразрушенных стен, ни вывороченные плиты мостовой, ни валяющиеся на полу мечети доски и мотки проволоки. Как будто где-то в районе сердца вдруг пролает прямой канал общения с вселенной. Говорят, Аль-Термези сам выбрал место, где бы он хотел быть похороненным. Жаль, что он уже умер и с ним нельзя познакомиться и поговорить. Такой человек явно знал о жизни что-то очень важное.

В местечке Кара-тепе в окрестностях Термеза ведутся раскопки колоссального буддистского монастырского комплекса, который по своему масштабу явно тянет на статус величайшего памятника мировой цивилизации. Попали мы туда почти случайно, исключительно благодаря слабой информированности нашего гида, которая бодро перелезла через колючую проволоку, далеко окружающую раскоп. Позднее выяснилось, что проход на эту территорию, в силу ее близости к афганской границе осуществляется исключительно по специальным пропускам. Повезло. Экспедиция здесь развернута давно. Наряду с узбеками и русскими копают французы и почему-то японцы. Вообще, внешне картина раскопок очень напоминает египетские сюжеты Агаты Кристи. Лабиринты глиняных улиц мертвого города, уходящие за горизонт. Много солнца и много песка. Солидного вида профессор в светлом колониальном костюме сосредоточенно обмахивающий кисточкой какой-то черепок. Туземцы с лопатами, закрывающие лица от пыли цветными платками. Посреди условно очерченного лентой на земле прямоугольника алюминиевое ведро человеческих костей, которое венчает собой почти целый череп. Sic transit, одним словом, gloria mundi.

Горный кишлак - это одно из тех устойчивых словосочетаний, которые приходят на ум, когда речь заходит об Узбекистане. Образ, который при его упоминании рождается даже у человека с очень бедным воображением, непременно включает набор из маленького покосившегося дома, как будто слепленного из одного куска глины, абрикосового садика, источника, изливающегося в полу-пересохший арык и развесистой чинары, под которой стоит топчан, застеленный латаным-перелатаным одеялом, а на нем сидит аксакал с пиалой зеленого чая. Подтверждаю. Все так и есть. И под чинарой действительно прохладно даже в жару.

Основу узбекской кухни составляет баранина. Она настолько неприлично дешева, что иногда создается впечатление, будто мясо является не более чем побочным продуктом от производства шкур. Если не всегда, то, по крайней мере, весной, когда на каракуль режут свеженародившихся ягнят, наверняка так оно и есть. Баранина очень вкусная. Довольно жирная, но это не раздражает. Вариантов ее приготовления масса. Мы пробовали отварную, тушеную, рубленую, запеченную в тандыре. Однажды даже опрометчиво заказали целого ягненка. То есть, мы не знали, что он целый. Думали, что, в смысле, не фарш. С блюда, которое нам принесли, нам улыбалась голова, возлежавшая на щедро нарубленных кусках мяса. Смутное воспоминание подсказало, что, вроде бы, начинать трапезу надо именно с нее, однако, съесть что-то, что на тебя смотрит, оказалось непосильным для человека с европейским воспитанием. Более того, съесть что-то иное в ее присутствии тоже оказалось практически невозможным, и мы трусливо отложили голову в сторону от себя и развернули стол. Было жутко вкусно и очень стыдно.

В Самарканде мы останавливались на ночь в гостевом доме чудесной женщины Масумы Юнусовой. Она вышла к нам навстречу из темноты, когда мы уже почти окончательно заблудились, как добрый ангел в белой в пол хламиде, широко улыбнулась полным ртом золотых зубов и сказала: "Здравствуйте, мои дети". Я спросила ее потом, почему она нас так назвала, и она ответила просто и весомо одновременно: "Вы мне понравились". Впоследствии, кстати, выяснилось, что, помимо нас, у нее имеется шестеро своих собственных детей и уже семнадцать внуков. Большую часть этой замечательной семьи мы имели удовольствие наблюдать следующим вечером собравшейся за огромным казаном плова во внутреннем дворе дома. Мы тоже ели этот плов, золотистый и пряный, с удивительной желтой морковкой и неожиданным для нас горохом, а после гуляли с бабушкой Масумой по вечерним улочкам и она рассказывала нам о том, как была в хадже в Мекке, а в конце сказала: "Я теперь знаю Бога. Я встречала его там. И потом еще. В Киев ездила, в собор ваш заходила, и там тоже встречала. Он везде, главное - увидеть".

Начиная с момента обретения страной независимости, встал вопрос об идеологической доктрине нового Узбекистана. Один из наших гидов, историк, преподаватель Бухарского университета, с полуобидой-полуснисхождением рассказывал о том, как на какой-то международной конференции немецкий коллега у него интересовался положением дел в этой области в выражениях примерно "А вам-то зачем?" Надо. Господин Каримов это, похоже, понимает, и в своих попытках возрождения национальных и даже религиозных традиций он глубоко прав.

Любая национальная идея включает в себя и такой немаловажный компонент, как создание пантеона национальных героев. Во главе узбекского пантеона, вне всякой конкуренции, стоит Амир Тимур. Памятники Железному хромцу украсили большие и маленькие узбекские города. Повсеместно появились гостиницы и рестораны "Тимур Великий". В его честь переименованы улицы и площади. Переписаны школьные учебники истории.

В общенациональный объект поклонения превратилась и могила Тимура в мавзолее Гур-Эмир в Самарканде, столь опрометчиво вскрытая археологами 22 июня 1941-го. Так случилось, что мы зашли навестить Тамерлана практически одновременно с какой-то высокой делегацией. В честь почетных гостей от самого входа и до склепа раскатали ковровые дорожки. Когда мы выходили, их уже обратно скатывали в аккуратные рулоны. Тревожить Великого Тимура уже никто не рискует, но, похоже, он окончательно стал легендой и уступил свой земной трон другим владыкам.

Очень, на мой взгляд, портят внешность местных жителей чрезвычайно популярные у них золотые зубы. Видимо, подобным образом принято подчеркивать высокий социальный статус, но, к сожалению, получается, что часто это делается за счет эстетики. По крайне мере, на мой личный взгляд. Особенно ужаснула меня картина, которую я наблюдала в одном провинциальном краеведческом музее, куда мы зарулили с целью немного отдохнуть в тени после беготни по каким-то очередным развалинам. Музей был практически полностью посвящен достойной и праведной жизни Абдуллы Какой-товича, уроженца здешних мест. В качестве экспонатов числились его школьный дневник, лауреатские книжечки, парадный халат и т.п. А на стене висел ковер, где местными мастерицами был выткан портрет Самого и супруги его. Женщина доверительно склоняла голову к мужнему плечу и приоткрывала в улыбке кроваво-красные губы, обнажая зубы, половина из которых была белая, а половина, вышитая желтой нитью, явно золотая. Ужас.

Продолжительное пребывание Узбекистана в составе СССР, похоже, запомнилось многим его гражданам далеко не с худшей стороны. Когда в разговоре с людьми старшего поколения выяснялось, что мы приехали из Москвы, немедленно оказывалось, что все они когда-то в России бывали. Служили во Владивостоке, учились в Ленинграде, ездили по профсоюзным путевкам в Кисловодск. Смотритель Шахризабского Арк-сарая долго и с удовольствием рассказывал нам о географии нашей родины, загибая один за другим темные, изломанные артритом пальцы и повторяя как мантру: "Город Москва знаю, город Горький знаю, город Люберцы знаю" Люберцы, кстати, были с ударением на последней букве. Разговор был не слишком содержательный, но очень приятный. Страшно жалко, что мои дети и, тем паче, внуки, уже, скорее всего не смогут говорить с детьми и внуками этих людей по-русски.

Самарканд представляет из себя большой музей под открытым небом. Количество нетленки на квадратный метр зашкаливает, а от сине-голубой майолики и мозаики просто рябит в глазах. На меня лично самое сильное впечатление произвел некрополь Шахи-зинда. Удивительно, как можно было украшать свои могилы с такой любовью к жизни!

Наше знакомство со страной архитектурой и историей не ограничивалось, но включало в себя и фауну. Разнообразие переходивших за время нашего путешествия трассу животных было столь велико, что из них практически можно было сформировать Ноев ковчег. На дорогу регулярно выходили задумчивые коровы, изящные лошади, добродушные ушастые ослы. Однажды мы практически завязли в огромной отаре овец, среди бескрайнего моря которых не было видно ни одного человека. Сдерживалось это море в неком подобии берегов только несколькими сурового вида собаками и все теми же ослами, которые невозмутимо семенили по обочине под грузом многочисленных мешков. В каждом мешке сидело по три-четыре ягненка размером с таксу. Как объяснил нам наш сопровождающий, видимо, родились по дороге.

При подъезде к пустыне на большак стали выбредать верблюды, покатили свои шарики навозные жуки, потекли муравьи. Однако больше всего меня потрясли черепахи. Предположить не могла, что они с таким потрясающим спокойствием могут ложиться прямо под колеса автомобиля. Одну мы чуть не задавили. Никакого чувства опасности. А вот когда мы ее взяли на руки, чтобы отнести подальше от дороги, она вдруг описалась от ужаса. Видимо, я, с точки зрения черепахи, выгляжу гораздо страшнее, чем машина.

Во время ужина в загородной чайхане расслабились и заказали водки. Немного, грамм триста. И зеленого чая. Заказ был исполнен в двух совершенно близнецового вида чайниках. Возможно, конечно, у них просто графина не водилось, а подавать на стол початую бутылку показалось неправильным, но мне сразу вспомнилась кем-то когда-то рассказанная история о том, что, не случайно это все делается. Аллах мол, подумает, что мы чай пьем, и не накажет. Очень мне эта версия нравится.

В поисках экзотики одну их ночей мы решили провести в юрточном лагере. Разбит он, конечно, исключительно на потребу туристам, но, тем не менее, природа, погода и все такое имеется, а что еще нужно, чтобы хорошо отдохнуть? И еще было небо. Мы приехали в предзакатный час, когда оно начинает тлеть с своего западного края, и, если достаточно высоко запрокинуть голову, то можно увидеть солнце и луну одновременно. А потом, когда станет стремительно темнеть, можно лежать на земле, и смотреть, как одна за другой зажигаются звезды. Я уверена, что воины Тимура накануне сражения делали именно так.