Ты очень аккуратна, за последние сорок-пятьдесят дверей крестовая нарезка на шляпках винтов практически истёрлась и тебе приходится быть осторожной. Нужно время и больше точных движений. Меньше суеты. Ты очень медленно вворачиваешь их на свои места, отвертка то и дело соскакивает и врезается в деревяшку.
Ты поднимаешься с колен и прячешь отвертку в ящик стола. Здесь есть письменный стол, но это ничего. Он не мешает. Твои мышцы расслабляются, ты думаешь о том, что пока не раздобудешь дрель, лев будет прикручен здесь, в комнате, так даже лучше, от постоянных прикосновений медная голова стала похожа на дверную ручку.
Хозяйка, - девушка с собакой, - предупредила, что на балкон соваться не стоит, и еще предложила взять щенка.
- Он породистый, - сказала она, снимая все вопросы.
Ты говоришь, что подумаешь.
Ты заполняешь потрескавшийся от солнца шкаф вещами из чемодана. То, что не поместилось - отправляешь в мусорный пакет.
Ты принюхиваешься к новым запахам, слушаешь движение между стенами, пробуешь на вкус здешний воздух, но недолго, потому что привыкать без надобности.
Сегодня все нормально?
Ты веришь, что не о чем беспокоиться?
Люди за окном никуда не делись, они бродят повсюду в случайном порядке, сталкиваются, расходятся. Шарахаются друг от друга, как психи. Двигают улицы и дома. Глотают пыль и эналаприл, чтобы двигаться безболезненно. Но все остались там, где ты их оставила. Примерзли к своим креслам и столам. Фотография ожила, забурчала голосами, прерванными накануне, слова и фразы договариваются, застывшие в воздухе руки и ноги завершают свое движение.
Кто-то закончил зевать.
- Ну, так и что мы делаем? - спросил неплохой парень, возле автомата с водой. У него все готово, сиреневая папка на твоем столе и ты его видишь в последний раз.
Ты говоришь, что не нужно торопиться.
Спрашиваешь, как у него с контактами по мебели.
Спрашиваешь, где он обычно обедает.
- Наша барышня должна быть довольна, - говорит он, разворачивая салфетку. - Непросто было.
Ему приносят греческий салат и куриную грудку, а ты ковыряешь вилкой своего тунца по-флорентийски, и не понимаешь, с чего вдруг это место названо японским.
- Я, вообще-то редко работаю, - он уминает салат, - Но в последнее время люблю заниматься только мебелью. Это мне больше по душе. Я не люблю строить, понимаешь?
Он рассказывает про мебель.
Про столовые в цвете махагон и спальни от TSB. Он посасывает каждое слово, как таблетку от кашля и с каждым звуком голос его все мягче. Он говорит, что делать для людей дом - самая благородная работа из всех. Создавать уют там, где раньше были только голые стены, наполнять пустоты цветом и формой, превращать окна в окна, а двери в двери. Он говорит, что это сочинительство.
- Я в этом преуспел. В сочинительстве домов. Мы все в этом преуспели, ведь так? Я видел, что ты сотворила в "Marathon", все эти металлические штуки... В чем твой секрет?
Ты думаешь, что никому не захочется жить в самом себе.
- Мне про тебя много рассказывали, - он выделяет слово мне, напрашиваясь на взаимность. Но ты знаешь только то, что он не плохой. А не плохой это не хороший, даже если у него ветер в голове, относительно приличный стояк и отсутствие проблем, поэтому, не дождавшись, он вновь начинает рассказывать о том, как обожает итальянскую мебель. Про компиляцию Барокко и Арт-Деко, и ты уже доела рыбу, пьешь воду, наблюдаешь за движением его пальцев. Они не двигаются вообще. Они валяются вокруг тарелки с растерзанной курицей, будто мертвые.
Он спрашивает, что ты думаешь по этому поводу.
Ты думаешь, что никто не в состоянии сделать для человека дом. Никто не в состоянии создать уют там, где его желают ощутить.
Что дом и жилье - разные вещи.
Ты сидишь на табурете и кормишь щенка паштетом. Сомневаешься, можно ли ему это есть, но он облизывает твои пальцы, и морщиться от восторга, и ты чувствуешь, как он хрюкает в ладонь, ищет еще, и ты даешь ему еще. Он тебе доверяет, поэтому ты спокойна. Ты не думаешь о том, что будешь с ним делать. Он смешной и белый, будто только с прилавка, и уши дрожат, наверное, от холода. Щенки ведь постоянно мерзнут?
- У тебя нет даже надувной подушечки под голову, - делает вывод неплохой парень, вылезая из ванной, и ты роняешь еду на пол.
Он проходит на кухню и ставит чайник.
- Нет электрического чайника. И заварочного тоже нет.
Щелк-щелк, проворачивается ручка плиты.
О чем ты думаешь?
О том, что через пару часов ехать к мадам, показывать, что она из себя представляет? О том, что кованая кровать в стиле Людовика Шестнадцатого, полигон ночных кошмаров, отмеченный на странице "два", придется заказывать за дополнительную плату?
- Как зовут? - спрашивает он про щенка.
Ты говоришь, что его зовут Александр, он тут же посчитал, что это дурацкое имя для собаки.
- Хотя, - он прищурился в ухмылке, - У тебя полный шкаф дорогого белья, ручка-стучалка на спинке кровати, остриженные ногти и ужасная квартира. А пес этот не твой. Ты - шпионка, да?
Он смеется и снимает чайник с плиты, и ты смотришь, как пар добирается до потолка, оседает там маленькими капельками, кухня здесь была просторная и светлая, линолеум возле плиты протерся и ты вспоминаешь о том, что забыла раздобыть дрель у мастеров, а он ставит перед тобой чашку она горячая, и рука его может быть горячая, но это уже ничего не значит. Ты понимаешь, что ушла еще вчера, оставила его за столиком перед пустой тарелкой, вместе со всеми остальными, оставила его там леденеть с застывшим на полдороге к губам стаканом воды. А он сейчас сидит рядом и не знает об этом.
И, похоже, ему это нравится.
- Ты очень изящная. Знаешь? Ты даже презерватив натягиваешь, как принцесса, - говорит он, и снова прищуривается.
Ты говоришь, чтобы он побыстрей допивал.
Говоришь, что принцессы не бывают шпионками.
Заказчица медленно переворачивает страницы, она уже наполовину трезва, поэтому все изучает тщательно, бродит из одной будущей комнаты в другую, и ты идешь следом, стараясь не наступить на подол ее длиннющего красного платья.
- Quelle horreur... - бормочет она, балансируя в шаге от того, чтобы упасть, но слова ее относятся к наброскам. Она в ужасе. Она не просила ничего подобного. Она поражена непрофессионализмом компании и - diable! - для чего беспокоить её с этими недоделками в такой ранний час?! Ты говоришь, что уже полдень, и она сама назначила время, и возможно ей будет удобно перенести встречу, но мадам отказывается. У нее слишком мало времени, чтобы тратить его на перенос чего бы то ни было.
- Время - оно может и покупается, - учит она, поправляя серьгу в ухе, - Но только для личного пользования, ma petite.
Ты отвечаешь улыбкой, на что она гневается и спешит туда, где планируется спальня. Она может слегка выпила, жалуется мадам, но не настолько, чтобы согласится на кованую кровать а-ля Людовик Шестнадцатый, это подобие гроба на каждый день. И не настолько посредственна для вишневого туалетного столика на слоновьих ножках.
Ты бредешь за ней сквозь дыры и слушаешь, как шуршит красный шелк при взмахах ее руки, и ветер из открытого окна бьет тебя запахами совсем не уличными, и в папке у тебя образцы отделки и мебели, и ты предлагаешь мадам все-таки взглянуть на них, а она смотрит на тебя так, будто ты собираешься высморкаться в ее волосы. Цепочка на ее шее сбилась и Лорранский крестик покоится где-то между лопаток, ей не нравится то, что ты принесла. Ей не нравится твое слепое отношение и вообще, вся эта работа, - merde - и у нее разболелась голова от этих разговоров. У тебя в сумочке аспирин, но мадам уставшим, полутрезвым взором окидывает очередную комнату и говорит, что таблетки тут не помогут.
- У меня в машине есть... лекарство, - произносит она. - Je demande pardon...
Мадам исчезает, и ты прохаживаешься по бетону, слушаешь звуки.
О чем ты думаешь?
Что здесь было? Что будет?
Потолки высоко, как самолеты, и холл напоминает маленький садик для прогулок, здесь жило и умерло тьма народу, ты в этом уверена. Эта квартира с прошлым. Кажется, что это пустой серый бункер, но она не пустая, не может быть пустой, ты видишь паркет и белые стены, видишь тяжелые синие сумерки, какие бывают только зимой, и резную вешалку, подставку для зонтов, закрытую дверь кабинета, за которой этажи и этажи полок с книгами, камин в гостиной и огромное кресло с бирюзовой обивкой. Ты проходишь дальше, мимо комнат, мимо детской, где покачивается что-то серое, оно похоже на старинную игрушку-лошадку. Скрип-скрип, на месте, без цели, имитация движения, только и всего, остальное - дело воображения и можно проскакать полмира, пришпорить животное и унестись туда, куда вообще нельзя добраться по-другому, потому что этого места нет для поездов и кораблей. Ты видишь потертое бюро в кабинете, полное писем от мертвецов и им так никто и не ответил, не написал ни строчки, и нож для бумаг, пожелтевший и тупой. В тускнеющем холле ты успеваешь заметить то ли коляску, то ли гроб. Ты чувствуешь ледяной воздух, это ветер, он толкает тебя в спину, приглашает двигаться, чтобы не замерзнуть, ты выдыхаешь пар, паркетные доски хрустят от мороза и ты думаешь о том, что вот-вот провалишься под лед, синеву очень быстро заливает черным, и звуки исчезают, их заменяет твое сердце. Оно скрипит, как только может, ты не замерзнешь еще очень долго. Но порой не настолько это важно - сколько в тебе храбрости и силы, или на сколько замков запирается твоя дверь, или есть у тебя эта дверь вообще или их миллионы чужих, это не важно. Важно то, что это никакой не ветер. Это сквозняк, и он бьет из комнат, справа и слева, снова и снова, ты думаешь, что он подгоняет тебя, ты стараешься бежать, но тебе приходится идти все медленнее и медленнее, потому что от тебя уже отваливаются кусочки, ты еще не паникуешь, но страх цепляется тебе за ноги...
- Право же, ma petite, - говорит мадам, прислонившись к стене, - Неужели нельзя сделать всё просто? Со вкусом, и... sans accroc?
Она отхлебывает из маленькой бутылочки и вздыхает.
Ты пробуешь вспомнить, какого еще цвета она могла хотеть сделать стены в кухне. И какими захочет увидеть их завтра, но мадам отмахнулась от твоей улыбки и присосалась к бутылочке.
- Давайте уже ваши жуткие образцы.
Девочка-риэлтор роется в блокноте.
- Даже не знаю. Может, хотите немного поменять условия? Может в цене проблемы?
Ты говоришь, что таких проблем нет.
- У нас появился новый сектор, вот здесь, - она вскакивает со стула и водит пальцем по карте. - Вполне приличные дома.
Дз-з-зинь, звонит телефон.
- Не дома, жилые комплексы, - говорит она. - Маркет, магазин оптики, аптека, подземная стоянка, салон красоты, стоматология, нотариальная контора, - смеется, - Все что нужно в радиусе ста метров.
Ты говоришь, что нет, спасибо.
Думаешь о том, что сто метров - это слишком много.
Забираешь бумажку с парой адресов.
- Жаль, - девочка-риэлтор смотрит на прекративший звонить телефон. - Мы к вам привыкли. Правда, уже и не думали что-то подобрать, но так часто бывает.
Она желает тебе удачи
Ты говоришь, спасибо.
Что ничего серьезного, что проблема с крысами, их много в старых домах.
Открываешь входную дверь, и белый комок тут же путается у тебя в ногах, пытается грызть каблук ботинка, но ничего не выходит, и ты смеешься, и берешь пса за лапы, оттаскиваешь в комнату, он съеживается, скулит и лижет тебе пальцы, ты его повергла и он просит пощады, ты сильнее и ловчее, и умеешь передвигаться на двух ногах.
Ты кладешь на пол зеленый чемоданчик с дрелью.
Пробуешь открутить винты, которые держат медного льва на спинке кровати, но ничего не выходит. Нарезка на шляпке превратилась в бесформенную ямку, и отвертка просто проворачивается вокруг себя, и ты бродишь по квартире, в поисках инструментов, заглядываешь в непонятные дверцы, за которыми пылятся пустые трехлитровые банки, лыжные палки и засохшие в синей краске валики, находишь под ванной гвоздодер и один за другим вырываешь винты.
Они очень туго идут, вгрызлись в дерево, пустили там свои металлические корни.
Хрусть.
У тебя есть Дом.
Бронзовая голова шлепается на пол, ты рассматриваешь покорёженные винты, думаешь, что стоит раздобыть новые, но это нелегко, тянешься потрепать щенка. Он нервно сопит и дрожит ушами. Нужно завернуть его в одеяло. Пусть у него будет свое одеяло, свой дом.
Прокомментировать | RSS
Мировые
RSS