Так давно это было. Слово, это непривычное слово услышал, когда нам рассказывали об одной японской девочке, которая мастерила бумажных журавликов, несмотря на то, что ей было нехорошо.
В моём кулаке дымился и шипел кусок карбида, обжигая ладонь, но я всё-таки дослушал про неё. Не знаю, помнит ли теперь кто-нибудь об этой девочке. Помнит, не обрывчато восстанавливает мозаику далёкого прошлого, а именно помнит. Как будто это было вчера.
Журавлики у меня никак не получались, всё обвислые бомбардировщики вылазили, или того хуже. Так что мне оставалось только возиться с карбидом и думать.
Как же так?
Вот он, человечек. В светлой, огромной комнате, одна со своими журавликами. Пузырящаяся от лёгкого дуновения занавеска и огромное-преогромное окно. А за окном синее, ясное небо. По которому неспешно ползёт одинокий самолёт. Рассыпавшиеся до горизонта крыши и приятное урчание автомобилей, изредка взвизгивающие клаксоны.
Она и её журавлики, это было отторгнуто и изолировано этим миром.
Ещё задолго до своего последнего журавлика, она перестала быть частью его. Гул самолёта, прыгающие блики солнца, беспомощно рвущаяся за окном паутина. Всё это скользило мимо неё, этому миру уже всё равно, есть ли она или уже нет. Какой он всё-таки чужой.
Только то, что ты сам слепил, своими руками, остаётся с тобой.
У неё это были маленькие журавлики.
Прокомментировать | RSS