В лесу, в самый разгар гона, когда собаки разбросались по чаще и заливаются на разные голоса, так что стон стоит над лесом,- лишь только прозвучит призывный рог доезжачего, концерт смолкает моментально, и через какие-нибудь полторы, много две минуты вся стая покорно сбирается к ногам серого Османа - великолепного кабардинца, что ходит под седлом Петра Яковлевича.
От доезжачего требуется большая сметка, лихость и умение ездить верхом; ему часто приходится в карьер проскакивать такие трущобы, что другой и пешком не продерется. В этой бешеной скачке доезжачему приходится не на шутку рисковать своею головою... Он, как бес, красным пятном то там, то сям мелькает в лесной чаще, его голос соперничает с гомоном и лаем стаи... Звуки его рога, особенно как подаст по красному зверю, заставляют усиленно биться сердца борзятников, настораживать зрение и приподниматься на стременах.
Дрессировка борзых гораздо легче. Собственно говоря, им никакой дрессировки не полагается. Непокорных и драчливых дома усмиряет хлесткий арапник дежурного псаря, а для охоты нужно только увидать и догнать. Свору спустят вовремя, укажут зверя также вовремя... Скачи и хватай!.. Невелика наука! Сам борзятник тоже должен быть зорок и смел в седле: скакать ведь приходится тоже сломя голову, не разбирая дороги, и, нагнав собак как раз в тот момент, когда они хватили зверя,- прямо им на голову свалиться с седла и принять добычу, пока собаки не разорвали ее в клочья и не проглотили мигом. Борзятник, подскакав, грозно орет: "отрыщь!", вырывает зайца или лисицу прямо из зубов, прокалывает добычу кинжалом и приторачивает к седлу. Затем он снова берет своих собак на свору и едет шагом на назначенное ему место.
Вы обратите внимание, дорогие читатели, что я стараюсь, по возможности, пояснять мой рассказ рисунками, а потому простите мне краткость рассказа и даже многие недомолвки.
Бывают случаи, когда борзятнику и его собакам приходится трудновато - это когда попадается хороший волк, да еще вдобавок матерый. Тут и собаки, и охотник держи ухо востро! Начинается борьба, да какая! Зверь силен и ловок, вооружен сильными челюстями, кровь льется рекою. Побежденные собаки могут выпустить страшного хищника - это великий позор!.. Надо быстро прийти на помощь псам, самому ввязаться в драку и выручить собак ловким ударом кинжала.
A то бывает приказ взять волка живьем что называется - сострунить. Для этого охотник, пользуясь удобным моментом, когда собаки взялись дружно, падает на волка сверху, хватает его за уши, закладывает ему между челюстей толстую рукоять арапника и другим его концом туго-натуго стягивает челюсти; тогда остается только связать ноги, что дело уже сравнительно легкое, и пленник без движения лежит покорно в ногах у победителя.
Брать зверя живьем надо для пополнения зверинца при охотничьих дворах, для садок, для практических занятий - для подготовки молодых собак в свободное от охоты время, то есть с чисто педагогическою целью.
Садки устраиваются на больших дворах, обнесенных высокими стенами; волка привозят в особенно устроенном ящике, который довольно только дернуть издали за веревку, чтобы он распался крестом и заключенный в нем зверь сразу бы очутился на свободе. Для первых уроков собак пускают на волка соструненного, то есть лишенного возможности кусаться; далее, при следующих уроках, зверя расструнивают, дают возможность более опасного сопротивления... Это, говорят, хорошо для собак - "злобит" их и вызывает мстительность. Понятно, что положение зверя при таких уроках самое печальное... Хотя и с научною целью, но его рвут и терзают бесчеловечно, и после лекции вновь, еле живого, запирают в ящик и везут в волчатник, где ему заливают кровавые раны целебным веществом и кормят овсянкою с кониною, чтобы поправить для дальнейших опытов в собачьей школе.
Представляемое садками зрелище, конечно, отвратительно и не может служить предметом публичных представлений, хотя, к сожалению, не все понимают это ясно; но эти самые садки для обучения и дрессировки, конечно, необходимы, и если вы задались целью иметь хорошую охоту, то излишнюю сентиментальность надо отбросить в сторону.
Теперь, господа, когда вы с помощью моего короткого рассказа и рисунков несколько подготовились к делу, приступаю к продолжению повествования, прерванного отходом к мирному сну наших охотников.
Было чудное осеннее утро, когда я вышел на крыльцо. Кухонный обоз еще снаряжался; буфетчик и повара усиленно хлопотали, укладывая на дроги тяжелые ящики с посудою и провизией... Запряженные в "долгуши" - специальные экипажи по здешним дорогам - лихие полукровные тройки нетерпеливо рыли землю, фыркали и топтались на месте, едва сдерживаемые кучерами.
Громадное село, со своею белою церковью, словно тонуло в золотисто-розовом утреннем тумане... Дышалось легко. Сила и бодрость чувствовались в отдохнувшем теле...
Скоро и все собрались - и на всех лицах отражалось хорошее, здоровое настроение духа...
Дамы явились в полном охотничьем туалете - в амазонках, с кинжалами на кавказских поясах и даже с золочеными рогами через плечо... Это им было очень к лицу...
Разместились на долгушах и тронулись в путь... Застоявшиеся тройки рвались и шли, что называется, на вожжах; пыли не было после легкого ночного дождя; необозримые жнива сверкали утреннею росою... и серою лентою, то спускаясь в низины, то снова поднимаясь, вилась в этом золотом поле плотно укатанная проселочная дорога... Вон вдали синеет полоса леса, за ним опять - необозримые равнины полей... Там еле сверкает точка далекого храма... Там, в море зелени, белеют крыши помещичьей усадьбы - и опять поля... поля... Хорошо!..
Час гона - и мы его почти не заметили... кони взмылились, а рыси не сдают, даже норовят подхватить... Взяли напрямик, без дороги... Тяжело врезались колеса в целину, глубокий след режут, а тройкам хоть бы что... только пофыркивают...
Впереди из оврага выезжает всадник и машет нам рукою... Далеко он, а все-таки как не узнать нашего Б.? Вот он пригнулся и несется нам навстречу на своем светло-гнедом кабардинце... Это с докладом, что у него уже все готово, и точным указанием, где ждут борзятники с господскими сворами и лошадьми. Под самым лесом, у опушки, мелькают ярко-красные точки: там на посту доезжачий с выжлятниками...
Тройки остановились у старого сенного сарая, где из-под навеса выводили нам оседланных коней. Поговорили, покурили, сели и тронулись на свои посты, беспрекословно повинуясь руководителю - магу и волшебнику Б.
- Я, видите,- подъехал он ко мне,- так распорядился, чтобы лучшую лисицу поставить прямо на самого барона, другую лисицу - на их супругу, третью - на их сестру-с, а на вас...
- Да ведь это Татарская круча... Ведь вы говорили, что здесь только три лисицы и есть, да еще четырнадцать зайцев,- припомнил я его вчерашний доклад.
Б. наклонился ко мне чуть ли не к самому уху и таинственно произнес:
- Сегодня утром, до свету, еще две появились, надо полагать - из Мамоновых пустошей перекочевали...
С полчаса, а то и больше, продолжалась расстановка борзятников со сворами. Б., окончив это дело, исчез в чаще, и скоро мы услыхали его рог, возвещающий, что гончих "набрасывают"... Тишина наступила мертвая, но не надолго... Словно в колокольчик далеко где-то ударила первая гончая... за ней, тоном ниже, другая... там еще и еще, и залилась вовсю, сразу напавшая на след, горячая стая... Сердца забились тревожнее, глаза так и пронизывают щетину "пожней", каждая борозда, межа, рытвина видна ясно, отчетливо... Зрение как-то обострилось, и все кажется, что вот-вот, испуганная шумом в лесу, робко припадая к земле, прячась за кочками, крадется красношерстая лисица...
А стая заливается все звончей и звончей... Вот погнали "по зрячему", вот сбились... вон послышались ободряющие голоса выжлятников, хлопанье бичей... "Го-го-го!.. Собаченьки!.." - самого Петра Яковлевича... И опять все тише и тише. Вот и Б., без шапки, пригнувшись к самой шее коня, выскочил из-за лесного мыска и снова нырнул в гущину...
A! Опять справились, опять гонят, ближе и ближе...
- Улю-лю-лю! - ревел нечеловеческим голосом стремянной Марьи Алексеевны.
Смотрю: она сама, отдав повод, вся раскрасневшаяся от волнения, вынеслась на поляну, наседая чуть не на "правила" своей спущенной своры...
Стременной кубарем валится с седле... В его руках что-то вроде меховой муфты, а он эту муфту кинжалом тычет.
Затравили...
- Улю-лю-лю! - слышится гораздо дальше... Там тоже травят...
А дальше что - неизвестно... Далеко стоят борзятники друг от друга, не видно и не слышно.
Гончие не смолкают. Кажется, они разбились надвое... И там, слышно, гонят, и в другой стороне - голосят...
И снова разом наступило затишье. Конь стоит беспокойно, куст обгладывает, за повод тянет, топчется, того и гляди собак придавит... А те тоже натянули свору, подались вперед всем корпусом и уши насторожили, даже повизгивают от нетерпения.
Опять сюда повернули, опять ближе горячий гон слышится...
- Улю-лю-лю!..
Рога завыли отбой... Смолкнул взбудораженный лес. Потянулись со своих постов счастливые и несчастливые борзятники... Все как по писаному... Честь имею поздравить с первым полем!
А солнце уже высоко. Незаметно, как пролетело почти два часа времени... Кто-то замечает, что пора и закусить, потому - адмиральский и такое прочее... Б. энергично протестует, да и бивуак далеко: ему место назначено за вторым полем, по расписанию.
Покурили, порассказали всяк про свои подвиги...
- Она, было, туда... Я заскакал,- да оттуда...
- Нет, Пулька какова!.. Я ведь говорил, я говорил... То есть с первого угона...
- Не видать было из-за межи...- жаловался кто-то.
Поехали дальше. Переход невелик - версты четыре, не больше, а все с час хода: с собаками на своре не расскачешься, да и коней беречь надо... И день же выдался для охоты - солнечный, светлый, но не жаркий... самый подходящий.
Взяли второй остров, опять как по писаному... Действительно, Б. знает свое дело... все выгорает... Сам он весь красный, даже глаза налились кровью, гнедой его сбавил своей горячки, идет покойно, даже притомился, хоть меняй! А сменить коня действительно надо - предстоит еще поле, самое интересное, обещающее богатейшую добычу...
Далеко за полдень, часа в четыре этак, солнце уже давно склоняться стало, покончили с первым днем охотничьего сезона... Приветливо задымились на лесной поляне костры бивуака, яркими пятнами-цветниками закраснелись разостланные ковры... Повара в белых колпаках ворочали что-то в громадных медных кастрюлях. Пахло так вкусно, дразня и без того волчий аппетит...
Стаканы налиты до краев...
- С первым полем поздравляю, господа!.. Спасибо, ребята! - последнее воззвание относилось к стремянным и псарям.
- Рога!
И пошел по осеннему покраснелому лесу протяжный звук рогового туша... Даже собаки взвыли от такой музыки...
И чего тут не было: и хоровые песни, и пляски, и забавные анекдоты и удивительная охотничья похлебка, и необыкновенные домашние наливки, шашлыки на вертелах...
А к ночи гигантские костры, и пр. и пр.
"Дружеская беседа длилась далеко за полночь",- как обыкновенно кончаются газетные отчеты о юбилейных и иных пиршествах..."
Н.Н.Каразин, журнал "Нива", 1898г.
Прокомментировать | RSS
Мировые
RSS